Дина РУБИНА: «Человек сложнее электроники»

— Вспоминаете ли вы прошедшее не в связи с событиями личной жизни? Если да, то что именно вспоминается из 50-х, 60-х, 70-х, 80-х, 90-х годов?

— Но мы всегда вспоминаем прошедшее в связи с опытом личной жизни! Мы ведь вплетены очень тесными личными нитями в общество. Вы смотрите на мир из глубины вашего существа — какая уж тут объективность. А если вы и вспоминаете петушок на палочке, так потому, что бабушка его принесла в честь главного события жизни — постижения букв! А известие о снятии Хрущева с поста генсека у меня связано с запахами земли и дынь — в тот момент мы с подружками сидели на кочке и упивались украденной с бахчи дыней.

— К чему в прошлом больше тяготеет ваша душа?

— Нет, я не люблю прошлое. Так, отдельные минуты, часы... И то, уже во взрослом возрасте. Люблю вспоминать путешествия, иноземные города, где мне было хорошо. Во всем остальном, у меня всегда сжимается сердце при мысли об ушедших людях.

— Подпадали ль вы под чье-то человеческое влияние (в том числе и творческое или, если хотите, за исключением творческого) и насколько сильно?

— Подпадаю под влияние книг, если это можно назвать человеческим влиянием. И очень ненадолго. Я ведь по гороскопу Дева, человек критического склада. При встрече с кем бы то ни было, этот «аппаратик» внутри запускается без всякого на то моего хотения. Но есть бесконечное множество в моей жизни людей, книг и произведений искусства, которыми я восхищаюсь, о которых готова долго говорить.

— К чьему мнению вы сейчас прислушиваетесь? А к чьему и не хотели бы, да приходится?

— Есть в моём личном близком окружении несколько человек, чье мнение о моих делах и поступках меня волнует — по самым разным причинам. В остальном, я ведь уже, как говорится, старый молодой писатель, и все свои ошибки, все проступки творческого и нравственного толка не только ясно вижу сама, но и казню себя за них страшно.

— С кем и с чем вы считаетесь охотно?

— С близкими: с семьей. С друзьями. Главное — с родителями, которые занимают большое место в жизни.

— А скрепя сердце?

— Существует миллион явлений, с которыми я считаюсь, скрепя сердце — в основном, с церемониалом человеческих отношений. Надо ответить человеку на письмо (а их приходит в день до 40-ка по мэйлу), надо явиться на очередное идиотское мероприятие — застолье, свадьбу, юбилей, тусовку, чтобы не обидеть — друзей, знакомых, родственников...

— А с отвращением, но деваться некуда?

— С тем, что от меня не зависит. Например, от меня не зависит поведение властей. А я никогда не совершаю политических эскапад — темперамент не тот, склад натуры иной. То есть, лишена возможности как-то адекватно реагировать на безобразия. Остается отвращение, как форма гражданской позиции.

— Как вы преодолеваете одиночество? Или даже не пытаетесь его преодолеть? Если так, почему?

— У меня в жизни острый дефицит одиночества! Я не только НЕ преодолеваю его, но упиваюсь каждой редкой выпавшей минуткой одиночества.

— С какого времени вам стало интересней быть с собой, нежели с другими людьми?

— Очень давно. Боюсь, что это вообще — доминанта характера, тут высокомерие или самоупоение ни при чем. Просто, я абсолютный и классический интроверт, вынужденный жить жизнью экстраверта.

— Когда у вас была последняя любовь? Какая она, по вашему ощущению: последняя в жизни или будут еще?

— Ну, что вы! Я повторяю: я Дева, человек «при галстуке», неужто вы полагали, что я вот сейчас вывешу список своих любовей, да еще крестиком отмечу — эта последняя, эта предпоследняя, а эта — предполагаемая в будущем... Все свои личные переживания интимного толка я никогда на люди не выношу. Вот что в книгах моих обо мне написано, да еще и обозначено местоимением первого лица женского рода, вот то и прошло таможенный контроль и разрешено к вывозу в читатели.

— Многие люди в нашем возрасте — даже самые жизнелюбы — так или иначе, начинают прощание с жизнью? Как это происходит у вас?

— Дело не в возрасте, отнюдь. Да и не такой уж у меня возраст преклонный, извините, конечно. Дело ведь в ощущении собственных душевных границ, своих связей с этим миром. Я с детства очень остро всегда их чувствовала, чувствовала свою отдельность, единственность и неповторимость жизни, и — странно, но это правда, — когда бывала очень счастлива, старалась запомнить и этот миг, и ощущения, которые он принес. Приказывала себе: запомнить!

Помню такой один вечер. Мне лет восемь, сестре — три. В Ташкенте выпал снег — густой, настоящий, медленными хлопьями валит, валит. Мама посадила нас обеих на санки и повезла катать. И вот, помню, я сижу, вытянув ноги, обхватив обеими руками маленькую сестру. Подбородок щекочет ворс ее меховой круглой шапки. Мама бежит в гору, смеется, оборачивается... Снег валит, валит... И я вдруг говорю себе: запомнить это навсегда — мама румяная, смеется, тащит санки, изо рта — облачко пара... Так и запомнила. И много у меня в «альбоме памяти» таких снимков, сделанных моим внимательным воображением, в самых разных возрастах. Что это, если не прощание с жизнью сызмальства?

— Есть ли еще что-то такое в жизни из ее явлений (не проявлений!), что вам пока не известно и неизведанно? Есть ли, другими словами, для вас в жизни что-то непознанное?

— Разумеется, сколько угодно. Я обычный человек, живущий, когда не в разъездах, совершенно закрытой умеренной жизнью. К тому же я — классический «жаворонок», в пять утра на ногах, зато в десять вечера еле ноги таскаю, то есть, всё самое интересное в жизни проходит мимо. Да и о чем говорить. В жизни, в мире великое множество самых фантастических явлений. И я смирилась, что не прокачусь на запятках всех трамваев. К тому же, если те или иные запятки очень понадобятся, их ведь можно вообразить — на что же моя профессия?

— Что сейчас способно доставить вам настоящую радость, а что — огорчение и печаль?

— Вот я не зря стараюсь уйти от таких, поставленных ребром, вопросов. Сначала ведь надо условиться, что есть — «настоящая радость»? Вкусный обед в замечательном ресторане в Сорренто, с видом на залив, в котором дремлет огромный парусник, в обществе близких друзей, с которыми не виделась больше года, беспорядочный, шуточный разговор с ними под хорошее вино — это «настоящая радость»? Или не настоящая?

То же касается и огорчений. Вот ты бывала в этом городе когда-то в юности, помнишь несколько улиц, была здесь счастлива. Приезжаешь спустя тридцать лет и не можешь найти даже тени того восторга, того юного счастья, которое рождалось с самого утра, при виде улочки из окна мансарды, снятой на пять дней. Да-да, ты приезжаешь в этот город, совершенно благополучная, только что вышел успешный роман, дома все здоровы, родители живы…а вот настроение так себе... Это настоящая печаль, или — что?

Понимаете, человек сложнее электроники.

— Когда, по-вашему, заканчивается жизнь? В момент смерти? До неё? Когда-то после?

— Я привыкла утверждать что-то, опираясь на собственный опыт. Следовательно, приходите за ответом попозже. Дней через тридцать после моих похорон.

— В какое время года вам лучше работается? В какое время суток лучше думается?

— Зимнее время года — самое рабочее по бытовым обстоятельствам. Зимой как-то не хочется мотаться по странам-городам. Вот ничего и не остается, как сесть и написать, наконец, хоть что-нибудь. Думается, конечно, с утра, пока домашние спят, и жизнь своими телефонами не долбит в висок.

— Какие предметы материального мира сейчас имеют для вас значение, а какие — нет?

— О, я очень «предметный», очень «вещный» человек. Не имею в виду одежду. Но всё, что может нести на себе отпечаток времени и вот этого самого материального мира, который основа духовного, радует моё сердце. Я с удовольствием брожу по блошиному рынку где-нибудь в городе Бремене, чтобы за пять евро купить серебряную вилочку для поддевания шпрот, которые никогда не ем. Вот я буду трогать ее, владеть ею и думать — кто и когда держал ее в руках...

Всё, что облегчает жизнь — от центрального отопления до удобных поездов, имеет для меня серьёзное значение. Очень ценю усилия человека облагородить окружающее пространство.

— По каким делам, по-вашему, вас запомнят: все; знакомые с вами люди; ваши родные и близкие?

— Вы как-то торопитесь меня похоронить. Фрейд по этому поводу обязательно что-нибудь бы сказал.

Я понятия не имею — по каким делам меня запомнят. И, главное, знать этого не хочу и совсем об этом не думаю.

— Когда вы поняли, что ваше дело не имеет абсолютной значимости в вашей жизни?

— Никогда ещё не поняла. Мое дело для меня не только имеет абсолютную значимость, но от того, как оно, то есть работа, на данный момент идет, зависит мои настроение, здоровье, отношения с близкими, просто — сама жизнь.

«Санкт-Петербургский Курьер»,

15 февраля 2007 года.