Цикл «Апрельный ремикс»

ШЕСТНАДЦАТЬ САНТИМЕТРОВ ПУСТОТЫ

(184-168=16)

Шестнадцать сантиметров — не вопрос!

Они одним скачком преодолимы.

Вот: шея,

подбородок,

губы,

нос,

Казалось бы...

Но неизменно — мимо!

Шестнадцать сантиметров пустоты,

Шестнадцать сантиметров безвоздушья.

Ни красоты, ни строгой простоты,

И только век тяжёлых полукружья.

Шестнадцать сантиметров — это вес,

Не одолимый ни в толчке,

ни в жиме.

У времени особый интерес

В его нераспрямляемой пружине.

Шестнадцать сантиметров — это миг,

Когда лукаво подмигнуло чудо.

Звенит струна, вспугнув страницы книг,

И мелким бесом сыплется посуда.

И даже ей, на цыпочки привстав,

И даже мне, над ней слегка склонившись,

Не обойти безжалостный устав

Вселенной, нас порознь благословившей.

АПРЕЛЬНЫЙ РЕМИКС

В Петербурге весна —

В Петербурге ноябрь серединный.

Я за столик кафешки,

Как летом, сажусь.

Мне не надо меню —

Принесите один каппучино.

Я, как мальчик,

Томленьем апрельским томлюсь.

Мимо «форды» летят,

Наступая на пятки «газелям»,

Но форейтор не крикнет

Истошно «пади-и!»

Хорошо помахать

Уносящимся вдаль параллелям,

Ну а если их путь

Пересёкся в груди?

В Петербурге весна.

В Петербурге она до полудня,

А потом на проспектах

Лежат облака.

И не видно тебе,

Как мучительно трудно

Из апреля опять уходить

В старика.

Каппучино остыл,

Кофе мой и на четверть не допит,

Выхожу без зонта

Прямиком в дождевую метель.

Ничему нас не учит

Накопленный опыт —

Вот опять

Окатила из лужи «газель»…

В Петербурге весна,

Параллели азартно фехтуют.

Ах оставьте,

Уже надоела дуэль!

Пушка в крепости бьёт —

Как всегда, вхолостую,

И корабль на Игле

Не садится на мель.

Всё у нас не всёрьёз,

Вышло всё у нас чуть понарошку —

И весна,

и любовь,

и апрельный ремикс,

Я на Малой Садовой

Бросаю на кошку

Две последних монетки

И падаю ввысь.

ЛЮБИТЕ ВОВРЕМЯ

Любите вовремя!

Любовью запоздалой

Изрежетесь,

удавитесь,

сопьётесь

И с временем безжалостным сольётесь,

Однажды возвратясь

К его началу.

Любите вовремя!

Тоскуя седовласо,

Унизитесь,

исплачетесь,

умрёте,

Но с временем своим

Не совпадёте —

Пока ещё оно нам неподвластно.

Любите вовремя!

На склоне лет влюбляться

Мучительно,

уныло

и забавно,

И может быть уже

Такая травма,

Что и не хватит жизни исцеляться…

Любите вовремя!

Инсультно и инфарктно

Не вылюбить,

не выдержать,

не выжить…

Но почему вы

Не хотите слышать?

И все мои усилия насмарку…

А ВОТ И СНЕГ!

А вот и снег!

Какой нетерпеливый —

Спешит в ладонь

Пока она пуста.

Гонимый ветром с Финского залива,

Он ищет только тёплые места.

Ладонь тепла.

Она тебя ласкала.

Пусть только в мыслях —

Это пустяки.

Не ты, а снег

На ней —

Уже немало!

Сейчас я ею запишу стихи.

Они пришли,

Они уже столпились

В моём мозгу,

Щекочут мне язык,

И я, у них

Боясь попасть в немилость,

Пишу их так,

Как к этому привык.

А снег идёт,

Резной, холодный

Колкий.

Волшебных сказок вечный атрибут.

Так хороши при снеге

Недомолвки

И хруст его,

Когда тепло обут.

И мысль бежит —

Наверх по снежным

Струям,

Туда, где сводятся вселенские концы.

Седлайте резвых —

Лучшую им сбрую! —

И мчитесь к ней,

Любви моей гонцы.

* * *

У скифских глаз на паперти стою,

В рванине, нищий, сирый и убогий,

От ужаса мои трясутся ноги:

А ну как здесь таким не подают?!

И вот — они!

Сквозь бахрому ресниц,

Как детище всех Скифий и Татарий,

Зрачок её, невыносимо карий,

В меня глядит и повергает ниц.

Она кричит, не размыкая уст,

Она зовёт,

И это мне не снится.

И хочется мне с нею ростом слиться,

Но где же ты, безжалостный Прокруст?!

Но и таким я всё равно сольюсь

И получу не милостыню —

Милость!

Как сердце вдруг провидчески забилось!

Как явен стал наш двойственный союз!

Встаю, встаю!

Во прахе грязи нет.

У скифских глаз чиста, как дева, паперть.

Теперь она

Уже нам стала скатерть,

Где даст любовь

Торжественный обед.

И будет пир!

И будет в том пиру

Раздольное и вечное похмелье…

Склоняясь над разобранной постелью,

Я всё до крошки счастье соберу.

* * *

Да, люблю тебя я,

Но ты избрана богом.

Он отметил тебя

И послал тебя мне: полюби.

И на ложе Земли

Неказистом,

скрипучем,

убогом

Ангел каждую ночь

Нам с тобою отныне трубит.

Но Земля велика.

Быть на ней и быть рядом

И лежать, дорогую головку прижав,

Мне с тобой не дано,

Мне и «аська»-стервоза — отрада,

Где любовь,

Как закуска на пьянке —

С ножа.

Не ропщу,

А приемлю смиренно

Свой удел,

Только зависть за горло берёт

К тем, кто вышел

В исподнем своём на арену

И кого зверь

В мгновение ока сожрёт.

Не нужны мне

Ни сеть,

ни праща,

ни трезубец,

Лишь рукою от воли творца

Заслонюсь.

Душегуб,

Чародей,

Прозорливец,

Безумец,

Я страшусь тебя, отче,

Но я не боюсь!

Я скажу тебе всё:

Ты злопамятен, отче!

Милосердье твоё —

Да не дальше церковных ворот.

За распятье своё

Ты распнёшь, кого хочешь.

Мы спасаем тебя,

А — не наоборот!

На абсцисс,

Где на тридцать моложе,

И балтийско-камчатской оси ординат,

На кресте этом,

Вместо Варравы, о боже,

Я тобою, безжалостный отче,

Распят.

Я снесу —

Повидал я глумлений.

Мне полжизни кричали

В лицо и вдогонку: «Распни!»

Но что будет с тобой

От встающих с колен поколений?

А спасут ли тебя

От тебя самого же

Они?

На кресте хорошо,

На кресте ветерок обдувает.

Даже гвоздь уже свой,

Что в ладонь неохотно входил.

Без креста уж, видать,

Ничего на Руси не бывает...

Без креста,

Без Христа,

Без руля и ветрил...

ЗДРАВСТВУЙ, ЭТО Я!

Дай счастья ей, а значит дай покоя,

Той женщине, которую люблю!

Давид Кугультинов.

Она звонит!

Она звонит, но как же —

Её же нет,

Она же лишь фантом?!

Весь этот мир сейчас стоит на страже,

Чтоб помешать нам встретиться на Том.

Она звонит,

Сомнений быть не может —

Её мерцает на дисплее

Ник.

И телефон от непосильной дрожи

К моей руке испуганно приник.

Не бойся, друг, пластмассовый комочек!

Она звонит,

Она же тоже друг.

Она звонит, а значит что-то хочет

Узнать у нас с тобой из первых рук.

Ответим ей?

Конечно, мы ответим!

Пусть ничего ей душу не гнетёт.

И если день по-зимнему бесцветен,

Пусть, как весной, он разом расцветёт.

Я нажимаю кнопку на бесовской

Машинке, счастье больше не тая,

И говорю, как некогда Высоцкий

Своей Марине:

— Здравствуй, это — я!

* * *

Я стихами тебя выжигаю из сердца.

Материал этот — ты — как назло, не горюч.

Вот и воет в груди ошалелое скерцо.

Хочет воли, да двери закрыты на ключ.

Доведу до конца это страшное дело,

Хоть и больно и горько, но дать слабину,

Это значит рабом стать душою и телом

И уже никогда не любить ни одну!

А любовь и свобода превыше капризов,

Усыпляющих чар и волнующих черт.

Мне удел уготован ходить по карнизам,

И один из карнизов обрушится в смерть.

Но пока я живой, буду я равновесен,

Независим и волен и с небом на «ты».

Не молчать, даже если совсем не до песен,

И молчать, если песни постыдно пусты.

Завывает с надрывом ужасная топка,

Выплавляется дух, отравляющий плоть.

Написалось стихов — уже целая стопка,

А дрова эти мне всё колоть и колоть...

ХОЧУ ТВОЕГО ТЕПЛА

Хочу твоего тепла

От сердца и от руки.

Чтоб ночь, как вода, стекла,

Мне, господи, помоги,

С моих утомлённых плеч

С кругов, что легли у глаз

От наших с тобой невстреч,

От счастья, что не у нас.

Хочу твоего тепла

От выдоха и щеки.

Луна посмотреть взошла

На тлеющие угольки.

Раздуем их огонёк,

Совсем чтобы не угас.

Луне-то и невдомёк,

Что холодно так у нас.

Хочу твоего тепла

От помыслов и груди.

Ты так далеко ушла

Но дальше не уходи!

Придвинься ко мне тесней,

Неслышимое услышь.

Мне нужно быть только с ней

И греться мне ею лишь.

1 декабря 2019 г.

***

Корабль плывет. И я почти Феллини —

Не замечая бытовую дичь,

Я упиваюсь совершенством линий

И не могу умом его постичь.

Не ухватить: на волховском утесе,

На донце шлюза, в сумраке кают

Оно иное — как теченьем сносит.

Или понять его мне не дают?

У божества непостижимой сути

Абрис лица почти неуловим

При свете дня, зато в моей каюте

Я белой ночью отражаем им.

Корабль плывет. Его машины в дрожи

Превозмогают волховский поток,

А я читаю на атласной коже

Своей рукой написанный зарок.

Я ЖДАЛ ТЕБЯ...

Мечтой захваченный дурацкой,

(И тут уж нечего юлить...)

Я жду тебя на Петроградской

Моя печали утолить.

Гляжу в окно, сцепив ручонки

Под онемевшею губой -

А там красивые девчонки

Уводят взгляды за собой!

И никакою силой воли

Мне чинность лет не уберечь.

И даже ароматам «Штолле»

Не по плечу меня отвлечь.

Но, очумев от ног и станов,

От скачек теней на стене,

Я ждать тебя не перестану

На Петроградской стороне.

А ты нейдёшь... Комок глотая

Застрявший в горле от тоски,

Смотрю — а улица пустая,

И не видать в конце ни зги.

Волшебно пахнущее «Штолле»

Уж доедает пироги...

И мне спросить кусочек что ли —

Как говорят, на ход ноги?

Люблю я кролика с грибами,

Люблю и курник, и мясной!

Но нынче хочется губами

Касаться мякоти иной...

Что мне какие-то начинки —

Рассудок, сбившийся с пути,

Скорейшей требует починки

Касаньем трепетным груди.

Но не дано... И вот я снова

Шагаю в уличную хмарь.

Панель Профессора Попова

Колеблет уличный фонарь.

И уязвлённый до печёнки

Влачусь с закушенной губой.

Однако ж славные девчонки

Уводят взгляды за собой!

***

Я всё ещё жду, когда ты позовёшь -—

А это, я знаю, случится!

И бьёт меня в тёплой редакции дрожь,

И ноет в истоме ключица:

Она заждалась припадения губ

И чирка сухого ресницы.

О боже, неужто насколько я туп,

Поверив, что это случится?!

А если чутьё заменило мне ум,

И я, как отродье волчицы,

Добычу желанную жду наобум?

Тогда это точно случится!

Не дышится мне и не пьётся мне чай,

Черствеет остывшая пицца...

Вот-вот ты возьмёшь телефон невзначай —

И жизнь моя снова включится.

ONE-WAY БИЛЕТ

Ты не моя и я не твой,

Но как мне хорошо с тобой!

Не видев твоего лица,

Не знаю тайну до конца.

И это сердце ворошит,

Оно любить уже спешит,

Но ум, холодный и сухой,

Мне говорит: ужо постой!

Людей и бога не смеши

И делать глупость не спеши.

Не вырвать сердца, ум не скрасть,

Но как умерить эту страсть?

Как ум по Умани пойдёт,

Так сердце в пятки упадёт.

А вот и мэрии крыльцо,

Легко взбегаешь, но лицо...

Его не видно, лишь спина

Твоя слегка обнажена,

И глаз — мужской уж он таков —

Бежит по кнопкам позвонков.

На них сыграть бы мне рэгтайм,

Губами подавая лайм

Твоим трепещущим губам.

Как хорошо бы стало нам!

Но я смотрю: какая стать,

Что просто мне упасть — не встать!

Как развевается подол!..

И тут прохожий подошёл.

Его мой взгляд заворожил,

Что я, как руку, положил

Но твой праксителевый стан,

А ты не просишь: «Перестань...»

Он понял всё — игру полов,

Где каждый победить готов,

Но он готов и проиграть,

Чтоб снова всё начать опять.

И тут заступник головы

В окошко выглянул, увы.

Он облизнулся: радник — класс,

И мог бы быть роман у нас,

Подумал он, забыв жену,

И телом всем приник к окну.

Прохожий это углядел

И тоже чуда захотел.

Но опоздал: мираж исчез.

Заступник чуть ли не облез!

И только я ушёл с тобой

В тот мир, где может быть любой

Счастливым, не считая лет.

Ты — мой туда one-way билет.

* * *

О эти царственные плечи!

Янтарь с топлёным молоком.

Они такие раны лечат,

С какими смертный не знаком.

Лишь величавое бессмертье,

Бездонной бездны ипостась,

Приносит в розовом конверте

Их разлинованную страсть.

И воскуряется безумно

Животворящий идеал —

Произведение и сумма

Всех звёзд как звёздный номинал.

* * *

Не хочу уходить!

Ухожу, но от страха цепляюсь

За осклизлые душ косяки.

Я же горд был всегда,

А теперь сам себе удивляюсь

И себе самому не подал бы руки.

Ну, зачем это всё?

Ну, зачем эти муки и боли?

Уходи и отрежь,

От себя эти двери забей.

Но отрезал, забил и ушёл —

Кто доволен?

Кто стал счастлив

От всех этих наших скорбей?

Ты меня приняла,

Ты меня возвратила обратно.

Но пока не могу скачку сердца унять.

Я сказал и собою был понят

Превратно,

А тобою был понят,

Как должно понять.

Припадаю к ногам

И к рукам дорогим припадаю.

И к чему ты велишь,

Я готов безрассудно припасть.

Пропадаю... А что? —

Пропадаю!

Но хочу только этого,

Только пропасть.

Да, пропасть — не упасть,

Не скатиться в корзину у плахи.

Головою вельможи,

попа,

торгаша.

Пропадают блудницы

И даже монахи,

Пропадает бессмертная наша душа.

Где мне взять эталон,

Тот загадочный «пропод»,

Что желается всуе как мера пропаж?

Это нервов моих

Оголённейший провод?

Или рок?

Или выбор губительный наш?

Я вернулся к тебе.

Но чем кончится это,

Ни узнать, ни прозреть —

Разве, кинуть на чет.

Не бывает счастливой

Судьба у поэта,

А иначе он был бы

Уже не поэт.

ФОТОГРАФИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ

Фотографический портрет,

Который есть и будто нет.

Он есть...

Взрывоопаснейшая смесь

Огнеопаснейших веществ.

Трезв

Бывает только взгляд,

Оторванный к тому, что над

И под

И у

И за, —

Избави бог, смотреть в глаза!

У тех аттических горгон

Не тот убийственный гормон,

А здесь!

Неисчерпаемый, но весь

Запас кураре и цикут.

Ты тут,

О, Цезарь Борджиа?

Где?

Вот же я!

Воспринимаемый на слух

Портрет её фригидно сух,

Но то ч/б —

ЧП!

Вода струится по плечу,

Как пот за ворот палачу.

Стой, кат!

И вот тебе и шах, и мат —

Мишень двойная ареол.

Орёл?..

Я — Телль.

Ой ли?

Я — Телль!

Он — Гойя...

Но попадаю в левый пах -

Увы и ах!..

Так некондиционный перл

Лежит на перламутре тел,

Как эта родинка.

Простая вроде как,

Она, как кнопочка звонка

В родную дверь, до слёз мягка.

Слегка

Губами очертив,

Дружи,

Лелей,

Целуй

И вниз, там — пись!

Не графика,

Но — живопись.

Там, как рембрандтовский мазок,

Трепещет каждый волосок.

И жизни сок,

И смысла соль,

Соната трижды ля-бемоль.

Моль,

Тратящая сукна,

Когда всё слишком сухо.

...Приходишь наг,

Уходишь наг.

Какой мне подаётся знак?

Фотографический портрет,

Который есть и будто нет…

Нет лжи

Во всём формате джей-пи-джи?

А в джи-ай-эф

Вселился Греф?

Чушь.

Дичь.

Муть.

Бред!

Фотографический портрет,

Он сам на всё даёт ответ.

ГРУСТНЫЕ СТИХИ

Во Вселенной выключили свет,

Стало жутко:

Хватит ли движению планет

Промежутков?

Во Вселенной выключили свет,

Стало грустно:

На Венере музицирует сосед

Захолустно.

Во Вселенной выключили свет,

Стало стыло:

Смерть с косой крадётся, спасу нет

С тыла.

Во Вселенной выключили свет,

Стало страшно:

Где же моя Ташенька? Но нет

Таши...

Во Вселенной выключили свет,

Стало мёртво.

Замолчал бы ты скорее уж, поэт,

К чёрту!

* * *

Своего у нас чуть —

До обидного мало.

Только тени от нас

Вдоль Фонтанки лежат.

Мы над нею парим,

Мы почти экстремалы,

В Петербург от Шагала

Сбежав.

Нас никто не узнал,

И полёт наш невидим,

Только там будут явлены

Наши черты —

Это наше кафе,

В одиночестве сидя,

Здесь, на Малой Садовой,

Снова ты это ты.

Ты глядишь на меня

Сквозь очки близоруко,

И улыбка подобна великим мазкам.

Входим в души мы так,

Как в квартиры друг друга, —

Без стука.

И уход не прощаясь

Обидным не кажется

Нам.

Вкус забылся уже

Мимолётных пирожных,

Как эспрессо

Под взглядом Фотографа

Пью.

Это ни повторить,

Ни с другими прожить

Невозможно,

Как нельзя повторить

Жизнь твою

И мою.

* * *

Я ухожу.

Летит калёный снег

Из самых недр,

Из закромов Вселенной,

Сечёт лицо,

А снег обыкновенный

Мне студит раны и окружья век.

Прости, мой друг,

Любимая моя!

То будет, верно,

Главная потеря,

Но жить в любви,

В любовь уже не веря,

Я не смогу —

То был бы уж не я...

Я тут чужой,

И это, право, ад!

Моя звезда

В эпохах заблудилась,

И на меня обрушилась немилость,

Меня стараясь вытолкнуть назад.

Мы говорим на разных языках,

Хотя одни слова и произносим.

Моя родная,

Вот уже и осень

Любви, стоявшей только что

В цветах.

Не плач по мне,

Унынье — смертный грех!

Нас развела божественная воля.

Я это знал:

Ведь ты же тоже — Оля,

А мне всегда

Беда от них от всех.

Я ухожу.

Храни тебя, Господь!

Звезда твоя пусть будет

Осторожна,

И мы тогда когда-нибудь, возможно,

Уже не здесь

В одну сольемся

Плоть...

* * *

О SMS, стило начала века!

Опять в чести эпистолярный жанр.

Уже и не осталось человека,

Кого от них бы не бросало в жар —

От этих строк на вспыхнувшем дисплее,

Несущих счастье, горе и любовь:

«Любимый мой, оденься потеплее»,

«Любимая, поесть мне приготовь».

Наш новый стиль, конечно, лапидарен,

Но он сродни великой бересте.

И я пишу стихи, когда в ударе,

И шлю тебе их на ЖК-«листе».

Они стремглав прочерчивают трассу

И падают в перину тёплых рук.

И на душе становится прекрасно,

И жизнь опять возобновляет круг.

И вот уже летят ко мне ответы,

Без запятых, дефисов и тире —

Тысячелетья нового приметы,

Апрельные осколки в ноябре.

НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

Под треск петард и фейерверков

В кармане пискнул телефон,

И тотчас мир вокруг, померкнув,

Зажал меня со всех сторон.

На дне разверзнувшейся бездны

Зажёгся матового дисплей,

И сразу стали бесполезны

Призывы: выпей и налей.

И ни глотка теперь, ни вздоха

Не сделать, слово увидав,

И осознать, как это плохо,

Какая страшная беда —

Читать без права на ответы,

Любить без права ревновать

И только слышать с края света,

Как не моя скрипит кровать...

И скрипа этого крещендо

Меня преследует везде...

Не жизнь, а сущая аренда

У всякой ночи по беде.

* * *

Сегодня я меланхоличен,

Не безразличен, но не рьян.

Порыв рассудком обналичен,

И земляничных нет полян.

Мой день сегодняшний обычен:

Пишу, читаю, ем и сплю.

Не отыскать и двух отличий,

От дней которые люблю.

И всё же близким непривычен,

Да и себя не узнаю.

А ну-ка мне сейчас приспичит,

И я возьму и запою!

А всё она.. Ох как логичен

Моих обычаев излом!

Я взят во сне любви с поличным

И соглашаюсь: поделом!

* * *

Разговоры губы в губки

Глаз не надо, рук не надо.

Как сладка твоя помада!

Как волнует шелест юбки!..

За окном глухая ночка,

Ливень шумный, посвист ветра.

Меньше даже сантиметра

До набухшего сосочка.

Вот и голые коленки

Придвигаются поближе

Я шепчу, и голос ниже,

И мы оба ближе к стенке.

Горячо твоё дыханье.

Шёпот нестерпимо жарок.

Гасит вдруг свечной огарок

Занавесок колыханье.

Мы одни на этом свете

Говорим мы, словно дышим.

Утром даже не опишем

Мы слова ночные эти.

* * *

Коньяк мы пили на виду

У храма божьего.

Гореть с тобою нам в аду

Теперь положено.

Возьмут нас бесы в оборот,

Не погнушаются.

Или они наоборот

И не якшаются

С такими крайними, как мы

С тобой, оторвами?

Нашли ж друг друга две чумы

С двойными нормами...

Косились едучи менты,

Бабье с колясками.

Я предлагал уйти, а ты

Стреляла глазками.

Захорошело нам с тобой

Тогда, в июле-то:

Когда приехали домой,

То ног не чуяли.

Но съели прорву ветчины,

Потом - отчаили

И за собой уже вины

Ничуть не чаяли.

А что потом и где коньяк —

Теперь не вспомнится.

И я, конечно, не маньяк,

И ты — не скромница...

СМЕШОН СТАРЕЮЩИЙ ПОЭТ

Смешон стареющий поэт —

Он должен быть блестящ и молод,

Гипнотизировать, как Воланд,

И ослеплять, как яркий свет.

Ах, старость может быть мудра?

Кристалл магический расколот,

И чувства утоленный голод

Лежит, свернувшись, у одра.

Ни разбежаться, ни запеть,

Как отрок, пробующий голос,

Забыв, что далеко не холост,

В себе женатым умереть.

ПРИЗНАНИЕ ЛОВЕЛАСА

Я завоёвываю женщину,

Хожу в цепи с самим собой

На приступ радости обещанной

И сам себе трублю отбой…

У ней — стотысячная армия

Бойцов, льстецов и удальцов

В глазах, и складочка коварная

Демонизирует лицо.

А я — простак и деревенщина,

Не вижу козней и интриг.

Я завоёвываю женщину -

Такой вот длительный «блицкриг»...

***

«Я что, твоя муза?» — спросила она,

Спугнув электронную почту —

Дуэнью, подругу, баклагу вина,

Доносчицу, пластырь, заточку.

Ей нужно, конечно, себя осознать

И свыкнуться с этим значеньем.

Девчоночка, где же ей сразу понять,

Особое предназначенье.

Я та ли, что сердце твоё завожу

На сутки, на месяц, навечно,

Спасая тебя, на дороге лежу,

Когда ты шагаешь по встречной?

И мне ли воздастся за твой непокой

И будет объявлено мне ли,

Когда очарованный девой другой

Ты встанешь однажды с постели?

Да-да, это твой предстоящий удел,

Тебе уготована чаша

Сия, но и это ещё не предел —

Протяжна мистерия наша…

***

Я, конечно, зол на Тохтамыша

(А чего он вытворил с Москвой?!

Пусть монгол, но если едет крыша,

Надо всё же думать головой!),

Я, конечно, зол, но не настолько,

Что б за этот сдвиг не целовать

Его пра-пра-пра-пра-пра-… Ах сколько

Этих «пра» упало под кровать!

Эти шесть обидчивых столетий

Источили ненависть дотла.

Разве пра-любимые в ответе

За их предков тёмные дела?

МНЕ НУЖЕН ЭТОТ РАЗГОВОР!

Мне нужен этот разговор —

Без этих слов не дышится!

Так не бывало до сих пор,

Тобой да пусть услышится.

Павлина, девочка моя,

Во времени попутчица,

В твои далёкие края

Попасть мне не получится.

Как эта Умань далека!

Но даже и не вёрстами,

А временами и слегка

Надеждами развёрстыми.

Всё у нас было и прошло,

Но что-то не проходится.

И так на сердце тяжело —

От горести заходится.

Всё было правильно у нас

И было всё неправильно.

Мы встретились не в добрый час,

Остался вкус окалины...

О ЧЁМ ТЫ ДУМАЕШЬ?

О чём ты думаешь сей миг —

Как выстрел, твой вопрос.

И он тотчас в меня проник

И, как зерно, пророс.

Ответил я вполне как есть,

И тут мой организм

Устроил маленькую месть

В ответ на наш лиризм.

Уж как, не будем уточнять,

Неловко мне теперь.

Но я не стал с тобой играть —

Открыл я в душу дверь.

С той ночи этот твой приём

Покоя не даёт.

Лишь с ним мы полностью вдвоём,

Когда кругом народ.

ШАГ ВЛЕВО — РАССТРЕЛ

Немолодой уже поэт,

Совсем не молодой

В какой-то миг на склоне лет

Забыл, что он седой.

Шажочек сделал влево он,

И тут ему расстрел.

«Ты, братец, не Наполеон,

Тулон твой устарел. —

Так бог поэту намекнул

И ручкой помахал. —

Твой век давно уже минул,

Так и не будь нахал.

Держись лишь правой стороны,

А то не ровен час,

Башку снесёт у старины,

А ты ж не ловелас».

Я с богом спорить не хочу.

Не до него пока,

Но не терплю, чтоб по плечу

Стучали свысока.

Поэту сердце, а не бог

Всегда было указ,

А также фатум или рок,

А бог пока не спас...