ЗМЕИНЫЙ ДОЗОР

По Петербургу скачут кони. Но лишь там, где не «водятся» львы. Прочая живность благоразумно держится подальше от звериных особ благородных кровей. И только змеиное племя обитает, где вздумается.

У него в этом мистическом городе, где единственно только и мог убежать от майора его собственный нос, несомненно, особая миссия. Оно в дозоре. Существует зловещее предсказание: когда рептилия величиною с анаконду, придавленная «Медным всадником», оклемается и оживет, город-империя у околицы страны-деревеньки провалится в болото, из которого некогда вырос.

Змея под копытами «Медного всадника». Змея под копытами «Медного всадника»Весь вопрос, когда именно сбудется мрачный прогноз. Два уж столетия с хвостиком миновали, как идет молчаливая схватка на «затылке» Гром-камня, а ответ все не ясен. Хотя и намеков достаточно. Восстание декабристов. Бунт русский, «бессмысленный и беспощадный». Братоубийственная схватка. Блокада. Катастрофическое поредение некогда людного вида «человек петербургский».

Змей на Александровской колонне. Змей на Александровской колоннеМежду тем приглядитесь, как конь под Петром не спокоен! Значит, возможно, Петрополис вправду накануне последних времен?..

Змеи северной столицы затаились. Наблюдают за нами немигающим взглядом и ждут всё чего-то — в бронзе, чугунной скульптуре, деталях каменного декора домов. От богомерзких до вполне симпатичных. Глаза не мозолят, мы почти их не видим. Но они преспокойно снуют по векам. Из-под фальконетова коня переползли на «Александрийский столп» и Нарвские ворота. Оттуда, прикинувшись типа браслетами-змейками, проворно скользнули с рук, шей и талий дам пушкинской эпохи на фасады и крыши построек иных, прагматичных времен. А бывало поэты узнавали их даже в Неве и Фонтанке.

Меркурий на здании Елисеевского магазина с жезлом-кадуцеем. Меркурий на здании Елисеевского магазина с жезлом-кадуцеемЗмеи Питера каким-то особым гипнозом побуждали плодить их наших предков и нас заставляют. Давно ли были вы на Витебском вокзале? Там же сущее змеиное царство, отлитое заново при реставрации, до самого купола кишащее зловещим чугуном! Посмотрите — и вздрогнете.

Они явились из прошлого аллегориями злобы, коварства, зависти. Но мы, соседствуя не первый год и подзабыв, что гадины ни Петром, ни божьим ангелом на Дворцовой до конца не додавлены, хотим намыленным глазом видеть в них символ мудрости, и лишь только. Да хоть как вон в той моралистке на одушевленном Клодтом постаменте памятника дедушке Крылову, что не дала спокойно помереть нравоученьями поваленному Дереву-одиночке.

Или как в той наперснице, с которой не расстается премудрая олимпийка Афина Полиада (не путать с воительницей Палладой!), высматривающая в зеркальце на Иоанновском мосту крадущего к Петропавловке врага.

И в тех, что отвечают за фонтан «Гигиея» подле Военно-медицинской академии, неподалеку от Финляндского вокзала. Однажды, как это увиделось больше ста лет назад скульптору Йенсену, полунагая прелестница, дочка бога здоровья Асклепия (Эскулапа), изящно присела на камень. И по ее нежным ручкам к живительной влаге потянулись жаждущие змеи — должно быть, уставшие от дозора.

И в «сладкой парочке», охватившей, как в танце, жезл-кадуцей лучшего, по общему мнению, во всем Питере бога торговли — Гермеса-Меркурия над Елисеевским магазином на Невском. Здание это — чудо русского модерна, как и недальнее, всего через три дома, по Невскому, 62, где тоже есть свой Гермес. Его некогда выстроил для себя Русско-азиатский банк — надежнейший в России. Но вот его высоком фронтоне над ним две змеи по-прежнему молча сплетаются в «галстук» на гермесовой вые.

...Змеи бдят. Ждут то ли чей-то заветный сигнал, то ли нашей фатальной промашки. И оттого под их чугунным, бронзовым или каменным взглядом ни на минуту не расслабляется Петербург. Майор Ковалев вон однажды расслабился, и что хорошего вышло?

«МК-ВОСКРЕСЕНЬЕ В ПИТЕРЕ»,

2-9 сентября 2005 года.

Кошачий концерт

По Петербургу бродят кошки. Они настолько самодостаточны, как Эллочка-людоедка и Ксюша Собчак, что за весь мир принимают свой собственный экстерьер. И люди их любят поэтому больше самих себя.

В Петербурге, известно, нельзя без фантазии. Иначе умом повернешься: город-выдумка, город-фантом. В нем и жить-обитать полагается по законам имперского «фэнтази». Еще до авантюры с социализмом в отдельно взятом государстве самодержавцы 200 лет в отдельно взятом городе варганили себе Европу. Вот и ходишь теперь по обшарпанным улицам романовского «монплезира», с российским-то менталитетом под шляпой, и воображаешь, воображаешь…

Скажем, такую гофманиаду, как «общее собрание «митьков» на тему одного вопроса». Но это-то, как раз, никак и не воображается. Нет, «очень возможно, Айседора Дункан и принимала пищу в спальне». Однако же, как еще классик заметил, правда искусства выше правды жизни. И хоть об этой пресловутой «низшей» правде и раструбили в начале лета все наши медиа, все-таки кое-что в голове не укладывается. Например, каким манером они там, в своем митьковском «ВХУТЕМАсе», вотировали, напяливать ли на железного кошака реальный тряпичный тельник либо пустить гулять в чем мурка родила? Поднятием рук или шарами, как эллины?

Сия меланхолическая киска изящной работы ваятеля Владимира Петровичева сперва предназначалась для подозрительного кошачьего сборища в пешеходном раю на Малой Садовой. Но, видимо, ощутив перебор, грозивший перейти во взрывоопасную «критическую массу», вдохновители и исполнители затеи третью царапку попридержала. И пролежала она, в духе традиций советской цензуры, «на полке» 5 лет, пока сироту не призрели сердобольные «митьки». Приодели — уж как смогли, не взыщите, «офамилили» (она не абы кто — мадам Матроскина!) и пустили гулять «беспачпортной» саму по себе, где ей вздумается, разнося на хвосте петербургскую чертовщинку. Идучи по улице Правды, по четной ее стороне, на дому под 16-м нумером, аккурат у окон «митьковского» «стойбища» ее и увидите. Но только если сама захочет — нам с первого раза не объявилась.

А на Малой Садовой тем временем старожилы, обретающиеся тут, с легкой руки скульптора Анатолия Демы, ещё с конца прошлого века — иссиня-черный мрачный Елисей и вся из себя дымчатая глуповатая Василиска, чегой-то притихли. Должно, неспроста. На удручающее малоденежье, впрочем, не спишешь: мелочь обоим летит регулярно — приезжие, на забаву коренным петербуржцам, придумала «старинную» традицию (шлепнется монетка рядом — исполнится, что пожелаешь) и следуют ей истово. А питерцы, те вспоминают блокаду, когда нынешний анекдот о том, что все живое не ест себе подобных и потому-то кошки брезгают шавермой, никто бы просто не понял. Многие даже считают, что это парный памятник ярославским дымчатым котофеям. Будто их привезли в войну из Ярославля взамен съеденных ленинградцами для спасения града Петрова от расплодившихся грызунов. Четыре вагона их было, не шутка — целая «мяукающая дивизия».

Но мы-то не будем наивными: какие уж там благостные котофеи, когда был «между первой и второй перерывчик небольшой». И в эту многозначительную паузу скользнул на гранитный постамент в университетском дворике, у биофака, ни время, ни пространство не задев, метровый Василь-Васильич. Зело, между прочим, смахивающий на Буську — любимицу семьи скульпторов Вороновых. Ведь это они сообща изваяли пафосного Васильича, следуя замыслу все того же Анатолия Демы. Да еще из габбродиабаза — легкого в обработке и безразличного к перепадам температуры камня, что для города Питера просто бесценно.

...Едва пошла гулять мадам Матроскина, как морок поплыл по музеям. Сначала коты захватили музей игрушек на Карповке. А в конце августа в музее кукол на Камской открылась выставка «Кто ты, усатый полосатый?!». Ладится, стало быть, мало-помалу кошачий концерт. Осталось «подтянуться» лишь булгаковскому Бегемоту, и можно будет, полагаю, начинать.

«МК-ВОСКРЕСЕНЬЕ В ПИТЕРЕ»,

9-16 сентября 2005 года.

(опубликовано под заголовком «Кошачье фэнтези» с незначительными сокращениями).